Злой рок Лопухиных

Дворянский род Лопухиных занимал важнейшую роль в социальной иерархии тогдашнего общества. Но нельзя сказать, что Лопухиным везло в жизни. Замешанные в придворные перевороты, авантюры и интриги Лопухины все чаще погрязали в противоправиях и злоупотреблениях. Над родом Лопухиных висел злой рок, который зловещей мистической тенью окутал всю их последующую историю. Стоит хотя бы вспомнить скандально известного своими служебными злоупотреблениями калужского губернатора Дмитрия Ардалионовича Лопухина, разоблаченного в 1802 году Особой комиссией, которую возглавлял сенатор, поэт Гавриил Романович Державин, прославившийся своей неподкупностью и справедливостью. Этот скандально известный на всю губернию случай вошел в основу сюжета Гоголевского ревизора. А случилось все так: В 1801 году городской Голова Иван Иванович Борисов, выражая всеобщее возмущение калужан губернатором Д. А. Лопухиным, написал царю челобитную. От губернаторского произвола страдали не только демократические слои населения, бедняки, крепостные крестьяне, как это обычно бывало, но жалобы исходили от помещиков, купцов и фабрикантов. Может быть, поэтому жалобам был дан быстрый ход и на расследование их императором был послан сенатор Г. Р. Державин, известный своей неподкупной честностью и справедливостью. Не желая дать возможность губернатору замести следы своих преступлений, Державин поселился в доме И. И. Борисова, представившись частным лицом, а сам занялся сбором сведений о «деятельности» Лопухина. Занимаясь порученным делом, Г. Р. Державин попутно знакомился с городом, дважды посетил Главное народное училище, богоугодные заведения и больницу, ходил в Покровскую церковь. И только подкрепив фактами жалобы горожан, он явился в губернское правление с объявлением своей миссии. Ревизор посетил палаты гражданского и уголовного суда, чтобы взять на дом для изучения интересующие его документы и материалы. Донесение Державина в сенат о результатах ревизии было строгим и нелицеприятным, но Лопухину удалось избежать суда и сурового наказания. Он был лишь отстранен от должности калужского губернатора, как говорится, «отделался легким испугом». Это событие с калужским губернатором не прошли бесследно для творчества поэта: этот эпизод отразился в басне «Крестьянин и дуб». Такое нелицеприятное событие оставило темный след на всем роде Лопухиных. И, увы не единственный. А ведь Лопухины по знатности и происхождению не уступали легендарным Рюриковичам. Они происходили по преданию, от касожского князя Редеди — владетеля Тмутаракани, убитого в 1022 году в единоборстве с князем Мстиславом Владимировичем. От них и пошло потомство, представители которого положили начало многим русским дворянским родам, в том числе и Лопухиным. Потомком легендарного Романа Редедича считается Михаил Юрьевич Сорокоум — боярин при великом князе московском Иване Даниловиче Калите, живший в начале XIV века. Он имел сына Глеба Михайловича, внука Илью Глебовича, правнука Григория Ильича Глебова и праправнука Варфоломея Григорьевича Глебова, сын которого, Василий, по прозвищу Лопух и стал родоначальником Лопухиных. С 15 века представители рода Лопухиных служили воеводами, боярами и посадскими в Великом Новгороде и в Москве. Особому возвышению рода способствовал в 1689 году брак царя Петра I с Евдокией Фёдоровной Лопухиной (1669—1731). За счет этого брака отец царицы, Фёдор (Илларион) Авраамович (1638—1713) и его братья — Пётр-большой Авраамович (1630 — 1701), Пётр-меньшой Авраамович (ум. 1698 г.), Василий Авраамович (1646— 1698) и Сергей Авраамович (ум. 1711) были пожалованы в бояре. Впоследствии все они стали жертвами царской неприязни и дворцовых интриг. Первой среди Лопухиных жертвой Царской неприязни стал боярин Петр Авраамович Большой. В документах не зафиксирована точная формулировка обвинения против него, известно лишь, что на него «бил челом» весьма могущественный человек боярин Лев Кириллович Нарышкин, брат матери Царя Петра, возглавлявший тогда Посольский приказ. Царь, несмотря на многие услуги, оказанные ем; свое время Петром Авраамовичем, лично пытал оговоренного, да таким пристрастием, что боярин не выдержал и умер. Такая же участь, но несколько позднее, постигла второго из братьев — Петра Авраамовича Меньшого. На него пожаловались Царю крестьяне, приписанные к Архангельскому собору Кремля. Они утверждали, что «боярин Лопухин убивает до смерти крестьян, а суда на него нет». Трудно сказать, насколько обоснованным было это обвинение и было ли проведено какое-нибудь дознание, но Царь Петр приказал «привесть боярина в Константиновский застенок». В делах секретного Преображенского приказа за 1697 год сохранились «пытошные листы», в которых говорится что, будучи поднят на дыбу и истязаем, Петр Авраамович говорил о Царе, что "он сын еретический, от антихриста зачался, извел нас боярина Голицына, да боярина Неплюева, да дядю своего боярина Петра Абрамыча Лопухина сам пытал, поливал вином и зажег”. И Петр Авраамович Меньшой, как старший брат его, скончался во время царского «пытошного дознания». В том же году, когда открылся заговор видных стрелецких начальников Соковнина, Циклера и Пушкина, в участии в нем Петр заподозрил и остальных дядек Царицы Евдокии Федоровны. Царь наложил на них опалу, удалив их Москвы воеводами в дальние города: боярина Федора Абрамовича на Тотьму; Василья Абрамовича в Саранск; Сергея Аврамовича — в Вязьму. А ночью того дня, часу в пятом ночи в небе над Москвой наблюдалось знамение - в полуденной стороне неба появилась необычная звезда с хвостом. Так явлением зловещей кометы закончилась славная, а вместе и трагическая эпопея Лопухиных, длившаяся почти восемь лет. Дальнейшая печальная судьба супружества Царя Петра Алексеевича и Царицы Евдокии Федоровны известна; она была пострижена в монахини. Отец Царицы Евдокии Федор Авраамович позже вернулся из Тотьмы, но в Москве уже не жил, целиком отдавшись управлению своими вотчинами, строительству храмов и основанию монастырей. В документах 1705 года он показан среди бояр, которые живут в своих деревнях. Вернулись из почетной ссылки и другие братья, но в государственных делах также не участвовали. Поместья Лопухиных были отобраны, но их родовые вотчины остались во владении рода, что сохранило Лопухиных среди крупнейших русских землевладельцев, а это, в свою очередь, стало залогом их довольно скорого возвращения в государственную и общественную жизнь. Но разгромом 1695-1698 годов гонения на род Лопухиных не закончились – эта фамилия дорого заплатила за свою близость к российскому престолу. Позже были новые опалы, и пытки, и казни, и не только со стороны Царя Петра Алексеевича, но и во время царствования его дочери Императрицы Елизаветы Петровны. Авраам Федорович Лопухин, младший брат опальной Царицы, не подвергался явным гонениям в первые десятилетия царствования Петра. Царь послал его за границу учиться морскому делу вместе с молодыми людьми знатнейших фамилий России. По возвращении он успешно служил, хоть и не на флоте — к любимым Петром кораблям его не допустили. Конец же брата Царицы был страшен. Мученичество его приходится на позднее время Петрова царствования. Авраам Федорович, несмотря на строгие запреты, поддерживал связь со своей сестрой Царицей Евдокией Федоровной, близок он был и к своему племяннику Царевичу Алексею. О том, что брат бывшей Царицы переписывается с нею, Царь, видимо, не знал, но о том, что он проводит много времени с Царевичем, ему было известно. О «зловредности» разговоров дяди и племянника Царю Петру донесли еще в 1708 году, но он оставил донос без последствий — то ли счел дело мелким, недостойным внимания, то ли было недосуг, война с Карлом XII Шведским была в разгаре, и Полтавская баталия еще предстояла. Положение стало меняться, когда в 1716 году Царевич Алексей бежал из России к Австрийскому Цесарю. За ним было наряжено посольство во главе с Петром Андреевичем Толстым, и наивный Царевич попался в расставленные отцом сети. Когда Толстой привез несчастного в Россию, началось следствие, которое выявило среди других и роль Авраама Федоровича в побеге Наследника престола: он знал о нем, но не донес... Известно стало и об участии этого Лопухина в группе недовольных политическим курсом Царя Петра Алексеевича. В 1718 году Авраама Федоровича несколько раз пытали, а осенью Правительствующий Сенат объявил и приговор — смертная казнь колесованием... Совершилась она 8 декабря 1718 года в Санкт-Петербурге, новой молодой столице России. Отрубленную голову Царицына младшего брата насадили на длинный железный прут, позаимствованный для этого случая в Адмиралтействе, и выставили ее для всеобщего обозрения на многолюдной площади Съестного рынка. А изломанное тело было оставлено на позорном колесе, где оно еще несколько месяцев наводило ужас на петербуржцев, как напоминание о том, что ждет Царских ослушников и Государевых преступников. Тогда, в связи с «делом Царевича», пострадал не один Авраам Федорович. Взяли под стражу и подвергли «пытошному дознанию» его сестру княгиню Анастасию Федоровну Троекурову, урожденную Лопухину. Был сослан в Кольский острог Степан Иванович Лопухин. Не пощадил Царь Петр и бывшую жену свою — сведенная с престола Царица была привезена в Москву из монастыря и тоже была мучена в «Преображенской пытошной избе». А потом царь Петр насильно постриг ее в монахини, о чем свидетельствует народная песня "Пострижение царицы”, записанная от стариков в нижегородской губернии: У нас в Москве нездорово — В большой колокол звонят заунывно, Заунывно и печально: Государь Царь на Царицу прогневался, Высылает Царь Царицу из Москвы вон — И в тот ли монастырь во Покровской. Как возговорит Царица Евдокия: «Где мои конюхи молодые! Вы закладывайте коней вороных, Вы поедете Москвою — не спешите, Вы московских людей не смешите, Что и может Государь Царь умилиться, Не прикажет ли мне воротиться». Однако Царь не воротил Царицу с дороги... Приезжала Государыня в Суздаль, Что и в тот ли монастырь во Покровский, И встречает Государыню игуменья с сестрами Надевают на Царицу черное платье, Черное платье печальное, Да и вскоре Государыню постригли, Нарекли ей имя Евфросинья. А после Государь Царь умилился, Он приехал в монастырь во Покровский, Чтоб Царица воротилась... И встречает его игуменья с сестрами: «Я прошу тебя, Государь, воротиться, Что твоя та ли Царица постриглась, Нарекли ей имя Евфросинья». Что и тут ли Государь Царь заплакал, И поехал в Москву он печальный. Много людей, сочувствующих опальной Царице и несчастному Царевичу, пострадало в то время. Например, симпатизирующий царице боярин Глебов был посажен на кол на эшафоте, по трем углам которого на плахе были выставлены головы его сообщников. На четвертой, пустой плахе стояло имя Авраама Лопухина, ускользнувшего от царского гнева, который, несмотря на розыски, не смог его схватить. Авраам Лопухин укрылся в Троицкой монастыре, постригся в монахи и умер своею смертью три или четыре года спустя. Его похоронили на монастырском кладбище. Согласно легенде, надгробная плита на могиле Аврама Лопухина в шесть футов длиной, распиленная на уровне пятого фута с той стороны, где должна находиться голова покойника, находилась у входа в Успенский собор. Петр I, не знавший при жизни Лопухина, что тот удалился в монастырь, услышал о его смерти от самого настоятеля, который, уповая на почтение Петра к монастырю, надеялся избежать кары. Первая мысль Царя была — выкопать труп и обезглавить его, но, в; просьбе настоятеля, умолявшего не совершать подобного святотатства, Царь ограничился тем, что приказал распилить надгробную плиту на уровне головы. Не имея возможности обезглавить труп, царь обезглавил накрывший его камень… В придворную интригу было втянуто и семейство двоюродного брата царицы Евдокии Фёдоровны - вице-адмирала Степана Васильевича Лопухина (ум. 1748). Далекий от политики, он учился в Школе математических и навигационных наук – первом в России военно-морское учебное заведение. После окончания в 1708 — 1717 гг. он изучал морское дело в Англии, затем участвовал в военных действиях Северной войны 1700 — 1721 гг., в 1740 году в звании камергера назначен генерал-кригс-комиссаром, в 1742 году получил назначение астраханским губернатором. Он был женат на Наталье Фёдоровне Балк (1699 — 1763), бывшей статс-дамой императрицы Анны Ивановны и Елизаветы Петровны. В 1748 году их семейство было втянуто в закулисную интригy, так называемое «Лопухинское дело», организованную лейб-медиком графом Жан-Германом Лестоком, которая основывалась на якобы высказываемых Лопухиными сомнениях в правах на престол императрицы Елизаветы Петровны как добрачной дочери Петра I и надеждах на воцарение свергнутого императора-младенца Ивана Антоновича, с родителями которого Лопухины были близки и находились в хороших отношениях. После этого начались аресты, пытки и допросы. Следствием руководил сам Лесток. По Высочайшему указу Ивана Лопухина и мать его Наталью и графиню Анну Гавриловну Бестужеву велено было отослать под караул в крепость, а в Москву было послано распоряжение арестовать и доставить в Петербург вице-адмирала Степана Васильевича Лопухина. Допросы продолжались, но если дамы оказались в заточении весьма стойкими и всячески отрицали свое участие в заговоре против императрицы, признавая лишь недовольство ею, то несильный Иван Степанович под пытками говорил еще больше, чем в застолье, и назвал многих людей, которых схватили, допрашивали, пытали, добиваясь "правды о заговоре против императорского величества”. Во второй декаде августа в Петербург из Москвы привезли вице-адмирала. Допросили Степана Васильевича «по 36 пунктам». Какое то ни было участие в каких бы то ни было заговорах он категорически отрицал, но подтвердил, что воцарения Императрицы Елизаветы Петровны не одобрил: «Не признавал ее величество наследницею к российскому престолу потому, что от Ипмператрицы Анны Иоанновны удостоен был наследником принц Иоанн; потому думал, ей быть нельзя». Общим допросом адмирала следователи не удовлетворились. Через три дня, 17 августа, его с вывороченными назад руками вздернули на дыбу. Висел он на ней десять минут, после чего и спущен и доставлен на очную ставку с женой своей и другими отданными. Ничего нового он так и не сказал. А Наталья Федоровна всячески пыталась выгородить мужа, говоря, что она обо всех и болтала с гостями по-немецки, а ее муж Степан немецкого не знал и потому ничего и понять не мог. В тог же день подняли на дыбу и женщин, но кроме страшных криков боли, следователи от дам ничего не услышали. 18 августа указом Государыни Елизаветы Петровны был «генеральный суд». Так же, как в случае с обвинением Царевича Алексея Петровича, приговор должен был исходить не с высоты престола, а из уст «собрания достойных лиц». Заседание суда прошло уже на следующий день — начали в девять утра и к часу дня закончили. К обвиняемым применили соответствующие пункты Уложения Царя Алексея Михайловича и Военного артикула Императора Петра Первого, а также указы Императриц Екатерины 1 и Анны Иоанновны. Каждый из упомянутых пунктов предусматривал смертную казнь. Под приговором подписались все члены «генерального суда». Первыми были, конечно, подписи графа Лестока, князя Трубецкого и генерала Ушакова. Среди подписавшихся был и вице-канцлер граф Бестужев-Рюмин. Десять дней приговор суда, поднесенный для Высочайшей конфирмации Императрице Елизавете Петровне, оставался без резолюции» Правда, никто и не ждал, что она утвердит смертную казнь приговоренным. Было известно, что Государыня в день переворота, вознесшего ее на престол, дала обет в случае удачного для нее исхода дела никого и никогда не казнить смертию. Императрица не нарушала его. Так было и на этот раз. 29 августа Государыня наложила резолюцию на приговор «генерального суда». В ней говорилось, что государственные преступники, приговоренные к смерти, вполне заслуживаю столь сурового наказания, «однако же мы, по природному нашему великодушию, из высочайшей нашей императорской милости от того их всемилостивейше освобождаем». Четырех главных участников процесса было велено высечь кнутом и, урезав языки, сослать в Сибирь. Менее суровые наказания определила Государыня остальным обвиняемым числом около двадцати человек. Экзекуцию было велено произвести «сего 31-го августа, на Васильевском острову, перед коллежскими апартаментами в 10-м часу утра». Полиция получила указание опубликовать это объявление и листовки с текстом расклеить по городу, «чтобы всякого чина люди о том ведали и для смотрения того числа и того часу приходили на оное место». Сто двадцать лет спустя известный историк и критик В.В. Стасов оценит этот манифест как документ, который «...на вечные времена останется пятном и так уже черной тогдашней эпохи — примером социальной правительственной лжи, клеветы и натяжек и свидетельством совершенной безнравственности Сената, судившего это дело...в одно утро по краткому экстракту». Так писал Стасов в своем труде "Браунгшвейское семейство”. На назначенном месте у здания двенадцати коллегий выстроили эшафот или, как было сказано в документах, театр... Настало утро 31-го августа 1743 года, - писал историк В. В. Стасов. - Благодаря предварительным объявлениям, стечение народа было многочисленное. Публика недолго томилась ожиданием: преступников вывели под конвоем из крепости. Впереди всех шла Наталья Федоровна, несмотря на сорокатрехлетний возраст и недавно перенесенные муки все еще величавая, красивая. Довольно твердой походкой шла она «на театр»; за нею последовали все ее сострадальцы, и в глубокой тишине, воцарившейся над площадью, секретарь Сената Замятнин громко прочитал указ Государыни, в котором подробно перечислялись все многочисленные вины несчастных и назначенные им наказания. Затем принялись за работу заплечные мастера. Лопухина поддави обаянию ужаса: твердая до произнесения приговора, она не в силах была владеть собою, отваживаясь в то же время на напрасное сопротивление палачам. Один из них, сорвав с ее плеч платье, обнажил ее спину; другой схватил Лопухину за руки, вскинул ее себе на плечи и кнут засвистал в воздухе, исполосовывая тело несчастной кровавыми бороздами. Отчаянно билась истязуемая; вопли ее огласи площадь, залитую народом. Полумертвую, обеспамятевшую от боли Лопухину палач спустил с плеч на помост, и над нею исполнили вторую часть приговора, бывшую, может быть, мучительнее первой. Сдавив ей горло, палач принудил несчастную высунуть язык: захватил его конец пальцами, он урезал его почти наполовину. Тогда захлебывающуюся кровью Лопухину свели с эшафота. Палач, показал народу отрезок языка, крикнул шутки ради: «Не нужен ли язык? Дешево продам!!». Такую же процедуру проделали и с Анной Гавриловной Бестужевой. После этого наказывали Степана и Ивана Лопухиных – кнут и урезание языка, Мошкова и князя Путятина – биты кнутом; Александра Зыбина – бит плетью. После окончания экзекуции все наказанные с места казни в простых телегах вывезены были в деревню за десять верст от столицы для прощания с детьми и родными. Затем осужденных отправили в ссылку в Сибирь – в далекий Охотский острог. Основной виновник несчастья Иван Степанович жил в Охотском остроге недолго, всего три года, где вскоре и умер. Недолго прожил в изгнании и вице-адмирал Степан Васильевич. Сохранился рапорт от 7 июля 1748 года, присланный из Селенгинска: «...из оных арестантов Степан Лопухин сего 6-го числа пополудни во втором часу волею Божией помре...»